— У нас идут в кирху, священник читает особые молитвы, после чего считается, что человек чист и может вернуться домой. Правда, не всегда это помогает, но все зависит и от священнослужителя, насколько он соблюдает ритуал.

— В Московии путники по возвращении отправляются в баню. Там вода смывает все то, что могло пристать в дороге. Если же вместо человека в дом пробралась нечисть, ей из бани один путь — в печь да в преисподнюю.

— Хорошо, — решилась Анна-Мария. — Только, пожалуйста, не надо меня там сильно бить.

— Вы о веничках, ваше высочество, — поняла ее Василиса.

— Наверное, — задумалась девочка.

— Мы Пелагеюшке скажем, она вас осторожненько вымоет, — ободрила ее будущая лекарка. — Да и сами вы сможете с ней объясняться. Домовые да дворовые вас поймут.

Остаток дня прошел на редкость спокойно. Василиса быстро перенесла свои вещи в комнатку Кощея, благо было их не так много, как казалось. Потом помогла принцессе разложить и развесить ее платьица. Увы, вещей у монаршей особы, невесты царевича Московии оказалось на удивление мало. Да и выглядели они все весьма по-детски. К тому же рассчитаны были на европейские дворцы, а не на суровые российские зимы. Хорошо еще, догадались по пути утеплить ребенка. Василиса, не сдерживаясь, ругалась на тех, кто собирал девочку в путь. Благо о хлоропластах в это время никто не знал, и спрашивать, почему он жареный, не стали бы. Точно так же, как не стали бы уточнять, почему амеба хромая, а инфузория драная.

— Матушка очень злилась, когда узнала, что мне предстоит ехать в Городец, — девочка не понимала ни слова из того, что выдавала ученица ведуньи, но интонацию уловила прекрасно. — Она и руководила сборами.

— Вашу бы матушку, — Вася с трудом сдержала пожелания курфюрстине саксонской.

— Думаю, у нее еще будет время понять, как она была не права, — возразила Анна-Мария.

Больше к этому вопросу не возвращались. Точнее, Василиса просто рассказала все Косте, а тот передал Марфе Матвеевне. Уже на следующий день гонец доставил увесистый мешочек серебра и грамотку от матушки-царицы, чтобы девочку одели и обули, в соответствии с ее положением, ну и учитывая погоду. Понятное дело, это почтенное задание легло на плечи Василисы. И девушка, долго не раздумывая, отвела свою подопечную в ту же лавку, где и сама одевалась. Дашка и Глашка по началу робели, но потом быстро пришли в себя и подобрали девочке наряды на все случаи жизни.

— Это же дорого, — то и дело пыталась сопротивляться Анна-Мария.

— Ваше высочество, — настаивала Василиса, — не мешайте мне выполнять приказ ее величества. Раз ваши родители не смогли должным образом позаботиться о вас, это сделают здесь. Вы являетесь невестой наследника, так прошу вас соответствовать.

Девочка смирилась и больше не спорила. К тому же было видно, что новые вещи ей нравятся куда больше тех, что она носила дома. А белье, которое сестры шили по рисункам своей приятельницы, и вовсе произвело впечатление.

Вскоре нашелся и учитель для принцессы. Наставлять девочку в языке и обычаях вызвалась дальняя родственница царя, настоятельница Городецкого женского монастыря пресвятой Богородицы, игуменья Евдокия. Женщина образованная, она свободно говорила на двух европейских языках, а в монастырь ушла после смерти горячо любимого мужа, поскольку детей у них все равно не было. Деятельная даже в делах духовных, она все силы положила на улучшение условий жизни в монастыре. Вскоре на нее обратил внимание патриарх, и поставил во главе сего дома господнего. Прежняя настоятельница, хоть и была недовольна своим отстранением, сильно не сопротивлялась, тем более, сказывался солидный возраст. Духовником же, после крещения, выразил готовность стать священник, бывший при царевиче.

Сначала игуменья рассказывала принцессе о Московии, ее истории, особенностях сосуществования двух религиозных систем, влияния на жизнь людей старых богов, после переходили к занятиям языком. К удивлению Василисы, они почти не отличались от обучения иностранному языку в ее родном мире. Сначала изучали отдельные слова, потом одновременно чтение и письмо. Читали рассказы для маленьких детей, наставница задавала своей подопечной вопросы. Было видно, принцесса очень старалась как можно быстрее научиться общаться с людьми. После того, как игуменья уходила, девочка просила Василису учить ее дальше.

Уже через несколько Анна-Мария сносно объяснялась с Ягой, от чего кощеева нянька только умилялась. Вот только, начиная все лучше говорить на языке новой родины, девочка начинала активно прислушиваться и присматриваться к тому, чему ведунья учила Василису. На все попытки отвлечь ее от непотребного для монархов дела, она не реагировала.

— Кажется, надо переключить внимание нашей гостьи на что-то иное, — заметила как-то Яга. Занятия они теперь проводили в то время, когда к принцессе приходила игуменья.

— Или на кого-нибудь, — заметила Василиса. — Костя сегодня обещался быть, пусть шепнет там пару слов Елисею. Думаю, царевичу стоит больше внимания уделять своей невесте, а то и впрямь царицей чернокнижница будет. Или царица чернокнижницей.

Яга согласно покивала. И то верно. Сколько можно на стене торчать. От того, кто там находится: царевич ли, простые вои, сам ли царь, басурмане никуда не денутся. Значит, хватит считать шапки с собачьими хвостами и коней. Пусть лучше невесте времени уделяет достаточно. Так и привыкнут быстрее друг к другу, и привязанность крепкая возникнет.

Про себя Василиса добавляла, что таскать за уши их тоже вскоре будут обоих. Все-таки принцесса была очень похожа на своего жениха. Такая же непоседливая, взгляд с хитрецой. То и дело приходилось отгонять ее то от печи, то от крышки погреба. То спасать Ваську из девичьих рук. Пару раз девушка успела пригрозить своей подопечной кухонным полотенцем, причем в последний раз обещала, что в следующий раз точно приложит им пониже спины.

Яга тоже временами недовольно качала головой. Куда годится, чтобы будущая царица колдовству да ведовству училась. Ладно там рану заговорить, или еще что в быту нужное, но когда царицы зелья приворотные варят, заговоры всякие учат, еще неизвестно, чем обернется. И так на Московию соседи недобро смотрят, а тут объявят колдунами да и накинутся всем скопом. Свою нечисть поприжали уже настолько, что та четко указала людям границы, переход которых без веской причины карается смертью. Бывало, отряды в пару сотен прекрасно обученных бойцов пропадали, лишь спустя несколько лет течением реки приносило часть доспеха. Нет, царица, прежде всего, должна в политике да экономике разбираться, чтобы мужа заменять, когда тот с войском в поход уйдет. А то дай волю иным боярам — половину казны вынесут да важные земли соседям отдадут за бесценок, то есть, в казну чуть, а свою мошну битком.

Еще одна напасть не напасть, но явление не привычное волновало Василису. Пропала куда-то бабка Матрена. Вроде как изредка ее видели, но ходила притихшая — до рынка и бегом домой. Никому на жизнь не жаловалась, косточек ничьих не полоскала. Объяснение этому только одно было — заколдовали. Но Яга с Кощеем дружно открещивались, напоминая, что себе дороже такую заколдовывать. Чары с нее спадают быстро, после чего только хуже становится. Проверяли уже, с трудом угомонить удалось.

Сомнения развеял появившийся на подворье Елисей. Все оказалось много проще. Во время одного из выступлений бабки, на беду ее, мимо царь с воеводой Городецким проезжали. Остановились незамеченными, да прислушались. А после тихонечко так бабку на царский двор доставили, где пообещали отдать басурманам, ежели та не угомониться, а ежели басурмане уйдут — отправить на Соловки грехи замаливать. Оттуда всяко назад не вернется, ибо плавать али летать не обучена.

Сами степняки были злые, что город какой день стоит, да со стен их ребятня гнилой репой забрасывает. Репу ту они собирали ночами, да честно с конями делили, но все равно голодно было. Еще и мороз с каждым днем все боле крепчал. Днем и вовсе тоскливо становилось, когда над ними Горыныч летал да степные песни пел. И когда только разучил? Пробовали в него стрелять, только он выше поднимался, а пел так, что заслушаешься, лук из рук выронишь, да слезы утирать будешь. И все чаще бросали они взгляды в сторону родных степей, и все меньше боялись страшного своего хозяина. Все больше желающих было оседлать измученных коней и вернуться в родные просторы меж Итилем и Танаисом.